Хотя физики нередко предвосхищают социальные тренды, они плетутся позади, когда дело доходит до концепций пространства. Возможно, иллюзорность пространственного расстояния кажется им слишком радикальной, но мы уже живем в эпоху «смерти расстояний», как выразилась журналист и редактор журнала Economist Франсес Кернкросс. Современные коммуникационные технологии технически, наверное, не могут быть нелокальными, но создают полное впечатление нелокальности. Телеграф и телефон казались почти волшебством в XIX в. и заставляли людей переосмысливать границы своей личности. Теперь мы слышим нечто подобное в отношении новых продуктов Apple. Информационная эра — это лишь очередной этап долгой истории, которая началась с печатного станка и океанских судов. Живым примером того, насколько изменилось наше представление о расстоянии, служит ураган «Катрина», во время которого многие эвакуированные говорили, что впервые выезжают за пределы Нового Орлеана. Разговоры о таком отсутствии мобильности вряд ли можно было бы представить столетие назад, когда люди в среднем не удалялись от своего места рождения более чем на несколько десятков километров. Сегодня люди с высшим образованием, как правило, несколько раз меняют место жительства на протяжении жизни. Пассажирский транспорт может доставить вас практически в любой населенный пункт планеты, и на это уйдет не более 24 часов.
Место проживания больше не определяет судьбу. Наша идентичность по-прежнему формируется на основе старых географических атрибутов — гражданства, этнической принадлежности и расы, однако сейчас есть возможность сконструировать групповую идентичность для себя. Мы выбираем круг друзей и коллег на основе общих интересов и эмоциональной близости и не ограничиваемся теми, кто родился в одной деревне с нами. В этих сетях связей существует собственное понятие социального расстояния, которое отличается от пространственного расстояния.
Я заметил, что современная жизнь видоизменила даже наше чувственное восприятие реального физического расстояния. После восьмичасового сидения перед экраном и привыкания к его иллюзорной глубине трудно оценить реальную глубину. Когда я был ассистентом преподавателя астрономии в магистратуре, студенты, бывало, посмотрев в окуляр телескопа на Сатурн, отстранялись, словно не знали, что делать, вновь смотрели и спрашивали: «Это действительно Сатурн? Это не рисунок? Не проекция?» Некоторые хотели посмотреть в телескоп с другого конца, чтобы убедиться, действительно ли они могут видеть что-то на расстоянии 1,28 млрд км.
По иронии судьбы, впрочем, чем меньше значения имеет расстояние, тем больше оно кажется. Люди жалуются, что сейчас между нами больше световых дней, чем когда-либо, что трудно установить человеческий контакт друг с другом, что о соседях мы можем сказать лишь то, что они кажутся милыми. По ощущениям мы ближе к тем, кто далеко, и дальше от тех, кто рядом. Как бы мы ни сетовали на такую тенденцию, выдерживание дистанции очень важно для современной жизни. Любовь имеет смысл по той причине, что мы остаемся индивидуумами; если бы желание влюбленных слиться в одно целое реализовалось, что осталось бы? По большому счету величайшее зло — это когда расстояние пропадает и мы сливаемся в толпу.
Раздвоенность сейчас стала определяющим элементом физики. С одной стороны, расстояние может не иметь значения на фундаментальном уровне. Когда два человека разделены большим расстоянием, они в действительности могут быть рядом друг с другом в определенном, более глубоком смысле. С другой стороны, наше существование все же требует появления концепции расстояния. Для Эйнштейна необходимость коснуться для оказания воздействия была чем-то на уровне здравого смысла, однако теперь мы понимаем, насколько исключительным и хрупким является этот факт в реальности. «Пространство и время — величайшие объединяющие и разделяющие факторы», — писал в начале XX в. немецкий философ Мориц Шлик. Они делают нас индивидуумами и связывают нас друг с другом. Мы не можем иметь одно без другого.
Если окажется, что пространство и время действительно являются продуктами более глубокого уровня реальности, то никто не знает, какие новые явления нам ждать от этого открытия. Могут ли космические загадки вроде темной материи и темной энергии быть признаком распада пространства? Могут ли существовать условия, позволяющие нам перемещаться быстрее света (предположительно таким образом, который исключает возникновение парадоксов)? С моей точки зрения, эти безрассудные предположения блекнут на фоне простой реализации. Если конечные составляющие Вселенной являются непространственными, то у них нет размера и их нельзя исследовать путем деления на более мелкие части. Они вездесущи. Они могут находиться прямо у нас под носом, но оставаться незамеченными. Мы можем обнаружить самые экзотические явления в самых прозаических местах.
ни одно предыдущее открытие: Kafatos and Nadeau, The Conscious Universe: Part and Whole in Modern Physical Theory, 1.
первоначальное значение, появившееся в XVII в.: locality, n., (1) The fact or quality of having a place, that is, of having position in space. 1628 Bp. J. Hall Olde Relig. vii. iii. 69 ‘It destroyes the truth of Christs humane bodie, in that it ascribes quantitie to it, without extension, without localitie.’” Oxford English Dictionary Online, accessed November 30, 2012, www.oed.com.
В знаменитом эссе 1936 г.: Einstein, “Physics and Reality.”
следует ожидать, что мир хаотичен: Einstein, Letters to Solovine: 1906–1955, 117.